Эльвира была женщиной замужней и свободной одновременно. А это значит — у нее был законный муж, который приезжал на два месяца в году, — то время, когда она чувствовала себя замужней. Все остальное — была свободной.
В разлуке с мужем она отвыкала от него и иногда ей казалось: а без мужа-то и лучше. Но вот он приезжал, она заново к нему привыкала, привязывалась и уже думала: лучше все- таки с мужем. Правда, всякий раз притираться друг к другу становилось все сложнее. Что-то было и в том, и другом, что их взаимно раздражало, Ее — его беспрерывное курение, например, его — ее несобранность: начав куда- то собираться, она по полчаса искала то лифчик, то колготки, и это его злило чрезвычайно. Но, конечно, все это были мелочи по сравнению с тем, что их объединяло, — сын, который ни на шаг не отходил от отца, когда тот был дома.
И все же Эльвира чувствовала: приезжает муж с радостью, а уезжает с облегчением. И вот эта-то ее догадка, не совсем, вероятно, беспочвенная, заставила однажды откликнуться на «брачное» объявление: любитель брянских лесов и бессребреник — ее сверстник — искал подругу жизни. Бессребреничество ее подкупило — надоело с расчетливыми дело иметь. Она, правда, не очень надеялась на ответ, так как честно написала, что самой 36 лет, ребенку — 12, умолчав, однако, про мужа. Претендент, судя по всему, был стройный и красивый и вполне мог выбирать (не одна же она ринулась ему писать).
Удивительное дело! Ответ пришел неожиданно быстро, и брянский бессребреник предложил ей встретиться у памятника Пушкину в Москве.
Ну что ж, сын в лагере, езды до Москвы — всего ничего, села и поехала. Погода была знойная, даже вечером было душно, поэтому Эльвира надела белый сарафан, открывающий спину и плечи, с глубокими разрезами по бокам. В свои 36 она еще вполне могла позволить и отсутствие лифчика под тонкой тканью, и открытые колени. Мужики оглядывались только так. С собой она, не намереваясь пробыть в Москве долго, захватила лишь легкий жакет, дамскую сумочку с целлофановым пакетом внутри и 50 рублей — все, что у нее было в тот момент.
Незнакомец подробно описал себя, добавив, что он, разумеется, будет с цветами, поэтому узнала она его тотчас же. Поглядела сначала со стороны. Мужик и вправду был хорош, как и предполагала: выше среднего роста, стройный, темноволосый. Одет он был тоже во все белое — белые брюки, белая тенниска. А в руках — розы.
Эльвира подошла смело:
— Вы не меня ждете?
На его лице отразилось неподдельное изумление:
— Н-не знаю…
«Думал, толстая хавронья явится, — удовлетворенно отметила Эльвира, — а тут такая девочка».
— Вы — Борис?
— А Вы — Эля?
— Ну да.
Ну, знаете ли, когда вы о себе написали, то весьма поскромничали. Уж если указали возраст, то отметили бы: выгляжу на двадцать пять.
— Так уж и на двадцать пять.
— Не больше! — вполне искренне ответил Борис и вручил ей розы.
— Знаете, — сказал он, взяв ее под руку, — хоть и не был уверен, что приедете, все же заказал два места в ресторане.
— В каком?
— Да здесь, рядом.
— В «Баку»?
— А вы что, все рестораны знаете?
— Но я же училась в Москве.
— Ах да, вы писали. В «Баку».
— Ну что ж, отлично. Я изрядно проголодалась и кавказская кухня меня вполне устроит.
Пока они шли до ресторана (а там идти- то всего ничего), на них не один раз оглянулись.
«А ведь мы — красивая пара», — подумала Эльвира и сразу же вспомнила мужа, который и возрастом был на девять лет старше, и ростом чуть выше ее, и стройностью не отличался.
Когда их начали обслуживать, Эльвира с ходу отметила, про себя естественно: «О-хо- хо, не зря ты — бессребреник», — стол ломился. Она наметанным взглядом определила, что здесь не меньше ее месячной зарплаты. А какой был коньяк! Да еще шампанское.
— Да мы и к закрытию со всем этим не управимся, — кивнула она на стол.
— Управимся! — засмеялся Борис.
Разговор быстро стал оживленным, непринужденным, и они не заметили, как перешли на «ты». Впрочем, они же были сверстниками. Правда, она имела сына-подростка, а он даже женат никогда не был.
— Почему? — поинтересовалась она.
— Да все как-то не до того было — институт, аспирантура, диссертация. Вот теперь «остепененный» — могу жениться.
Жаль только, танцевать Борис, по его признанию, не умел. А Эльвире, когда коньяк заиграл по жилам, так захотелось подвигаться в такт музыке.
Но ничего невозможного нет — ее наперебой начали приглашать.
Особенно усердствовал один азербайджанец — высоченный, с дерзким взглядом и полным ртом золотых зубов. Эльвира даже поеживалась, когда он обнимал ее своими лапищами. «Скажу Борису, чтобы больше не отпускал с ним», — подумалось ей, когда после очередного танца возвращалась на место.
Как на грех, того за столиком не оказалось.
— Вы не будете скучать? — учтиво склонился к ней партнер по танцам.
— Нет, сейчас муж вернется.
— Так это Ваш муж? — удивился азербайджанец.
— Да. Не похоже?
— Не похоже, извините. Надеюсь, Вы не откажете еще в одном танце?
— Там видно будет. Я устала, — ответила Эльвира, потянувшись к бутылке с минеральной водой.
Азербайджанец тут же перехватил инициативу, наполнил фужер и отошел.
— А ненавязчивый, вроде, — подумала Эльвира и принялась поджидать «мужа». Пропустила один танец, пропустила второй, а на третьем вдруг отчетливо поняла: «брянский бессребреник» больше не придет, и за все это роскошество на столе ей придется расплачиваться самой, но ее полсотни даже на коньяк не хватит. Эльвира похолодела: господи, какой позор! Сбежать бы сейчас, но ей стало казаться: все только на нее и смотрят, и как только она направится к двери, ее тут же схватят за руку.
— Боже, хоть бы кто-нибудь на танец пригласил, я бы попросила выйти прогуляться.
Как назло, музыканты объявили перерыв.
Почти машинально она налила себе коньяку и залпом выпила. И увидела, как, сияя золотом, идет к ее столику азербайджанец:
— А все-таки вы скучаете.
Она взглянула в его черные лукавые глаза и поняла, что он обо всем догадался.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Умуд, — радостно засмеялся он.
— А что вы веселитесь? — передернула она плечами.
— Потому что вы мне очень нравитесь. Как же зовут вас, прекрасная незнакомка?
— Почему Вы так хорошо говорите по- русски? — не ответила Эльвира.
— Потому что уже давно живу в Москве, — налил он ей еще коньяка.
Ну, а потом заказал еще шампанского, еще коньяка, а что было дальше — Эльвира уже не помнила.
…Проснулась она рано утром от головной боли. Рядом храпел черный мужик, из открытого рта которого выпирали золотые зубы.
Эльвира заскочила в ванную, ополоснула опухшее лицо, наскоро оделась и, боясь, что не сможет открыть дверь, на цыпочках подошла к ней.
Дверь открылась на удивление легко. Эльвира выскочила из подъезда, оглянулась по сторонам — место было совершенно незнакомое, но некогда было выяснять, где она находится, все казалось — за нею гонятся. Остановила такси и выдохнула:
— На Ярославский вокзал!
Спохватилась: она же не знает, где находится, а в кошельке лишь полсотни и то — если «бессребреник» не увел. Лихорадочно зарылась в сумочке, нащупала кошелек и, открыв его, обнаружила не полсотни, а в пять раз больше. Она сразу поняла: ей заплатили за эту ночь. Пронзила внезапная мысль: а может, Борису заплатили тоже?
— Господи, — пришла она в ужас, — на старости лет кем я стала.
Приехав домой, первым делом наполнила ванну до краев и, опустившись наконец в горячую воду, дала волю слезам. Слезы текли ручьями, сливались с водой, и ей начинало казаться, что сидит она по горло в соленых слезах. Наступило облегчение, очищение, освобождение. Легла в чистую постель и тут же уснула.
А когда проснулась, села к телефону и продиктовала текст телеграммы в дальние края, где скучал или радовался свободе ее муж:
— Милый приезжай скорее, не могу без тебя.
