Мы собирались часто. На майские и ноябрьские. На все три Спаса, Рождество и Храм. На летние и зимние каникулы.
По поводу. Без повода.
С самого утра или к ужину. В будни. В разгар посевной.
В чистый четверг. Вербное воскресенье. На Ивана Купала. Татьянин день, 8 марта и День победы.
Зимой накрывали стол в доме под иконой Спасителя. Летом – в беседке, обвитой виноградом сорта Барон.
Бабушка встречала нас в праздничной одежде, но неизменно в теплой кофте и шерстяных носках даже в самый солнцепек. Обнимала парами-тройками и уточняла как дела в детском саду. Доставала противень ватрушек и рулетов. Пироги с фасолью, калиной и гречневой кашей.
Мамы скрывались на кухне, чтобы что-то дорезать, досолить, обвалять в муке или сахарной пудре. Смазать желтком, сбрызнуть лимонным соком или обдать кипятком. Мужчины группировались в летней кухне, дегустируя домашний самогон.
Мы неслись в малинник.
В халабуду, построенную еще в минувшую субботу. В клубничную грядку. Пытались сосчитать в ящике цыплят. Затеять в ночвах стирку, громыхая стиральной доской. Потискать двух разъевшихся котов. Навести шмон в курятнике. Посидеть на каждой из трех скамеек. На одной бабушка ждала корову. На второй измельчала крапиву. На третей любовалась ранними фиалками, перетирая в пальцах листик мяты.
Затем дружно толкались у разогретого зноем рукомойника.
Роняли обмылок в клумбу, пока тот не превращался в скраб. Мерились ростом с цветами.
Майоры с амарантами из года в год вымахивали этакими дылдами, метра под два. Неслись наперегонки в дом, в котором всегда сохранялась прохлада.
На окнах – «фиранки» с ришелье.
В серванте – наши беззубые фото, довоенные фужеры и бутылка из-под шампанского полная десятикопеечных монет.
В вазе – букетик физалиса. У печи – табурет с колодезной водой и железной кружкой. Кочерга и ухват. Под плюшевой скатертью – письма и поздравительные открытки.
Круглосуточное радио.
Старомодные часы.
Мы шумно рассаживались и наскоро ели, словно опаздывали на поезд. Ведь нас ждали неотложные дела.
На тарелках таял неизменный холодец. Картошка с мясом и толстые дрожжевые блины.
Дедушка разливал ежевичное вино, от которого синели язык и нёбо, и поднимал первый тост за то, чтобы дождаться следующей Пасхи, Масленицы, Покровы. Заводил неспешный разговор о сенокосе, бездетной Ульяне и яблоне, которую пора спилить.
Потом взрослые пили на улице кофе и переговаривались с соседями. Слева – шустрая Маня. Справа – высокая Катерина с сорок пятым размером ноги. Мы, словно воробьи, ныряли в барбарис. С интересом заглядывали в колодезь. В кротовую нору. В заборную щель.
Под вечер начинались сборы, и бабушка вручала каждому по куску пирога. Выходила за калитку и долго смотрела вслед, прикрывая глаза от пламени падающего ниц солнца. Вытирала слезы, прощаясь с нами до следующей Пасхи. Прощенного воскресенья. Следующей жизни…
© Ирина Говоруха
