Здесь по крайней мере тепло, а я зaмeрз ужасно. Трогать меня боятся, я понимаю. Пусть я слабый и гoлoдный, но зубищи-то мои при мне, никуда не делись.
Обходят стороной, опасаются. Правильно делают.
— Маш, зови Васильича из подсобки, пусть прогонит эту пcинy! Кто её сюда пустил, хотела бы я знать!
Никто не пустил. Я сам зашел за кем-то следом. Кто ж меня пустит.
Лежу. Греюсь. Боюсь. Виду не показываю.
***
Я долго колебалась — цепочка или браслет. Цепочка, конечно, нужна. Такая витая, полированная, небольшая. Но и браслет… запястья у меня тонкие, красиво будет смотреться.
— Ты решила наконец? — спросил драгоценный за утренним кофе,— а то ведь я сам выберу, а носить-то тебе!
— Похожу сегодня по магазинам,— отозвалась я,— определюсь.
— Определяйся наконец, восьмое марта на носу! — муж ласково хлопнул меня пониже спины и убежал на работу.
***
Ювелирный. Третий по счёту. Однотипное всё, ординарное. Хочется такую штучку, на которую посмотришь и сразу — моё! И потом носить с удовольствием. И хвастаться — муж подарил!
Захожу. На полу — непонятное. Груда какая-то. Подхожу. Псина.Шерсть клочьями. Рёбра, как стиральная доска.
Пёс открыл глаза и посмотрел прямо мне в лицо. Огромные, круглые карие глаза.
Из глубины магазина вышел мужчина со шваброй в руке и направился к собаке. Его намерения были понятны.
— Подождите, а? — я роюсь в пакете,— не надо его бить!
А, вот. Достала. Две сосиски в полиэтилене, взяла на пробу. Ну, знаете, чтоб понять, стоит покупать или нет.
Присаживаюсь на корточки перед собакой. Показываю сосиски.
— Ну давай, вставай, собакен, надо идти отсюда! Иначе шваброй получишь!
Пёс с трудом, по частям, поднимает с пола своё большое тело. На холод уходить не хочется, но ведь сосиски!.. Выходим на улицу — я впереди, пёс плетется за мной. И вдруг я ощущаю — гам! Сосиски проглочены вместе с пакетиком!
Акулья пасть простодушно ухмыляется.
— Ты…ты что делаешь! Разве можно пакетики жрать! У тебя же заворот кишок будет!
Не будет, молча отвечает он. А если и будет, что ж — я привык. Неприятности — моё второе имя!.
***
На остановке я говорю:
— Со мной нельзя. Ты сегодня уже с гoлoду не пoмрeшь, а завтра, может, всё изменится!
А если нет? — молча отвечает он. Но не идет за мной. Только смотрит вслед отъезжающему автобусу.
***
Через две остановки я выхожу. На ходу уговариваю себя: » Немного подкормим его, а потом пристроим в хорошие руки. Что ж теперь, прoпадать ему совсем?»
Пёс ошивается рядом с остановкой. Несмотря на запущенный вид и крайнюю худобу, выглядит он очень внушительно. Огромный, матёрый боксёр.
» Ты пришла? А? И что теперь?»
— Идём, собакевич! — я почему-то совершенно не боюсь. И уверена, что пёс меня понимает и будет слушаться, — к ветеринару и домой!
— Рядом! — говорю я ему. И он послушно трусит справа, не обгоняя и не отставая.
***
Пёс занял почти всё место в прихожей. Придя домой, он жадно выхлебал миску воды и заснул сразу же, как только растянулся на подстилке. Чувствовалось, что животное измождено до предела.
«Лет семь-восемь» — сказал ветеринар. Больше он хорошего не сказал ничего.
Суетясь на кухне, я ещё раз повторяла доводы, которые приведу мужу.
У меня ведь отпуск, и животина без присмотра не останется! Подкормим, подлечим и определим в деревню на жительство. Как можно не взять охранником такую псину!
***
Они с опаской смотрели друг на друга. Муж вздохнул.
— Я в доме хозяин! — твёрдо сказал он, — и грязные собаки в моем доме жить не будут!
Он подхватил псину на руки и запихнул в ванну.
Потом он ходил сияющий и гордый.
— Я думал, он меня цапнет, точно! Взял его на руки — а он дрожит весь, не меньше моего боится! — говорил довольный муж.
Чистый собак, вдоволь повытиравшись об ковёр, сидел на кухне и весело смотрел на нас, вывалив розовый язык. Акулья пасть улыбалась, огромные выразительные глазищи светились весельем.
— Место! — важно сказал муж. И пёс, всем своим видом показывая безоговорочное послушание, потрусил к подстилочке.
***
Опять я ищу. Не понимаю, куда бежать. Ищу, ищу, не могу найти. Где же хозяин?
Я не забыл, как бежал за машиной, стараясь, выбиваясь из сил, догнать, догнать, не надо уезжать без меня, как же я!
Прoпал я. Потерялся.
Плохо бежал.Не догнал машину. Собаки так быстро не бегают. Куда мне теперь? Где искать?
Я бегу. Бегу.
***
— Тш-ш-ш, — глажу пса по теплому боку. Он дрожит, перебирает лапами во сне, взвизгивает.
Открывает мутные спросонья глаза. С облегчением вздыхает. Дома.
***
Я не могу отдать его. Если отдам, с ума сойду, буду думать, как он там? Не выгнали ли его опять на улицу? Не обижают ли? Правильно ли кормят?
Не знаю, как сказать мужу. Как сказать, что я хочу оставить у себя большущего пса, взятого с улицы, больного, пожилого, со страшным шрaмoм на спине, будто его рeзали ножом!
Сижу, реву.
Теплые руки ложатся на мои плечи.
— Мы же договорились: сначала ты пьёшь кофе, а уже потом сходишь с ума! — мне протягивают кружку с ароматом тропиков. Слёзы капают в горячую черноту.
— Кофе со слезами,— смеется муж, — ну ты чего? Из-за собаки расстроилась?
Киваю, хлюпаю носом.
— Пусть живёт у нас, — серьёзно говорит муж, — что ты, в самом деле. Куда ж мы его отдадим!
Да. Не зря я старалась, мужа выбирала.
— А как мы его назовём?
— Давай — Лютер? Кот у нас Мартин, пёс будет Лютер, а потом ты ещё Кинга притащишь!
***
Он прожил с нами три года. Отъелся, мускулы перекатывались под блестящей шерстью. Мальчишки во дворе называли его Лютый, что ему очень шло.
Ум пятилетнего ребенка. Весёлый нрав. Красота и послушание, мощь и сила.
Уличная жизнь не прошла для него даром. Он прожил меньше, чем мог бы.
Это была самая замечательная собака в нашей жизни!
Автор: Наталья Морозова
