Светлана, на редкость красивая, миниатюрная молодая женщина, живет нынче в психоневрологическом интернате, который местные жители, персонал и сами постояльцы для краткости называют дурдомом. В принципе, это и есть дурдом за вычетом некоторых специфических атрибутов вроде трехметрового забора с колючей проволокой поверху и жлобов санитаров с дубинками и газовыми баллончиками. И еще.
Из классического дурдома не сбежишь, а у интернатских есть даже право в выходные дни съездить к родственникам, либо куда-нибудь в близлежащий населенный пункт за покупками. Государство в лице Министерства социальной защиты оставляет им малую толику (что-то в пределах 700 рублей, может, чуть больше) наличными с их инвалидных пенсий на чай, курево, конфетки. Есть, конечно, и «невыездные» обеспечиваемые (так именуются постояльцы на иезуитском чиновничьем языке). Это уж как интернатский психиатр решит.
Светлана по кличке «Душманка» была невыездной. И вовсе не по причине неадекватной реакции на окружающую действительность или полной невменяемости. Здесь-то как раз было все в порядке. Внешне и внутренне она ничем не отличалась от нормальных людей, хотя поведенческие нормы и стандарты далеко не всегда правильно могут определять и утверждать даже сами ученые специалисты от психиатрии.
Особливо теперь, когда, к примеру, высокие правительственные чиновники и руководители, а вслед за ними и местные начальники с экранов телевизоров, по радио и в прочих СМИ в унисон вешают тебе лапшу на уши о стабилизации и росте отечественной экономики и неуклонном повышении твоего жизненного уровня, а ты вчера покупал «ножки Буша» по 32 руб. за кг, а сегодня они уже за полторы сотни заскочили, вчера ты платил за жилье и коммунальные услуги полторы тысячи руб., а сегодня гони 4000—5000! У кого хочешь, блин, «крыша поедет»…
Невыездной, находящейся под неусыпным контролем и приглядом администрации богоугодного заведения, Светлана стала после вторично совершенного ею преступления, за которое, благодаря перехитрившей самое себя государственной машине, уголовного наказания не понесла. Однако, с вашего позволения, «раскручиваю» эту историю по порядку.
Замуж Светлана выскочила, ежели мерить «совковыми» мерками, безобразно рано, а ежели условно капиталистическими, т.е., современными – в самую тютельку, едва не дотянув до шестнадцати лет. Мужичок, старше ее на десять годков, по крайней мере, попервам буквально носил своего Светика на руках, ублажал тряпочками-конфетками, цветочками, выводил на люди, гордясь и хвастаясь красотой и юностью своей женушки. В благодарность она родила ему двух сыновей-близняшек, и с того момента все пошло прахом.
Муж все чаще и чаще не ночевал дома, пристрастился к «травке», потом, как водится, перешел на «колеса», а затем «сел на иглу». Светлана страшно его ревновала, а потому и заметила, что муж уже законченный наркоман, слишком поздно. Как потом выяснилось в ходе следствия, Светлане он не изменял, ибо самозабвенно и искренне любил ее, и другие женщины его совсем не волновали. Однолюбом мужик оказался. А к наркотикам на радостях пристрастился, что двойня родилась. И так, оказывается, бывает.
Описывать дальнейшее постепенное и неуклонное падение Светланиного мужа нет нужды, ибо описаны такие ситуации уже не раз, и разнообразием они не грешат. Все банально и просто в безысходной своей неотвратимости. Через два года мучений Светлана поняла, что муж перестал быть человеком.
И она решилась на самый страшный грех, коего ни молитвами, ни подаяниями, ни прочей благотворительностью не искупить. Сходила в гараж, где когда-то стояла подаренная дедом «Волга», проданная впоследствии за бесценок мужем, открыла тайник, достала завернутый в промасленную рогожку тоже дедовский еще наган. Выщелкнула из барабана патроны, выставила в ряд на верстаке.
Долго невидящим взглядом смотрела на эти семь округлых, пухленьких, тускло поблескивающих смертей. Наконец передернулась, как от удара током, снова зарядила оружие, завернула его в тряпицу и убрала в захоронку, коей кроме нее и деда-покойника отродясь бы никто не сыскал. По какому-то наитию Светлана ясно поняла, что сейчас наган должен остаться на месте, что его срок еще не наступил.
Она вернулась домой. В трехкомнатной квартире, как и наган, гараж, и машина, доставшейся ей в наследство от деда, царила неприкрытая нищета. Все более- менее ценное из мебели и вещей было спущено на зелье, а к уборке и поддержанию божеского вида в своем жилье у Светланы давно уже руки не лежали. Ребята возились на кухне, разложив по полу содержимое мусорного ведра, копались в этом мусоре, что-то находили и сосредоточенно совали в рот. Муж находился в полнейшей прострации. Он сидел на полу в спальне, блаженно улыбаясь, пытался надуть рваный вонючий носок, вообразив, вероятно, его воздушным шариком.
Светлана рванулась на кухню, схватила нож, притворила кухонную дверь, забежала на одном дыхании в спальню, стала перед обслюнявленным мужем на колени, зажмурилась и с огромной силой вонзила нож ему в грудь. Удар был настолько точен и силен, что пробил сердце насквозь. Забрав изгвазданных в гниющем мусоре близнецов, она без промедления вытащила их из квартиры, отвела к своим родителям и отправилась в милицию.
Следователь управился с делом за неделю. Светлану осудили на три года лишения свободы за убийство в состоянии аффекта. Ее отец не смог пережить семейную трагедию. Когда дочь отправляли из следственного изолятора в этап на зону, его разбил паралич и спустя пару дней он скончался. Известие дошло до Светланы уже на зоне. Мама ее, бабушка близнецов, продала свою квартиру и переселилась с внуками в дочкину.
На втором году отсидки Светлану амнистировали. Как мать двоих детей, к тому же осужденную впервые.
Она торопилась домой. Она очень скучала по своим пацаняткам. На вокзале ее встретили милиционеры. Спросили фамилию. Она хотела показать справку об освобождении, но милиционеры отмахнулись и попросили ее проехать с ними в отделение. Вежливо попросили, без заигрывания и сальностей, что обычно случается с мужиками (даже в погонах), когда им доводится общаться с красивой дамой. Екнуло сердце у Светланы. И не напрасно.
Третьего дня перед приездом Светланы в ее родном городе случилось жуткое. Бабушка двоих близнецов на какие-то полчаса отлучилась в булочную, забыв по рассеянности запереть входную дверь. Ребятишки остались дома. Когда бабушка вернулась, ребятки были мертвы. Они лежали рядышком с проломленными «неустановленным тупым предметом» головками. Павлику исполнилось три с половиной годика, а Петька был на двадцать одну минуту моложе… Бабушка выбросилась с балкона девятого этажа.
Loading…
Светлана начала смеяться прямо в кабинете следователя. И смеялась всю дорогу, пока ее везли в психиатрическую лечебницу. Смеялась и там. Затихла лишь от двойной дозы аминазина.
Следствие по факту разбойного нападения и двойного убийства затягивалось. Если бы сотрудники правоохранительных органов обратились к Светлане, она могла бы точно назвать преступников, но женщину лечили от помрачения ума, а к подобным потерпевшим, либо свидетелям, либо подозреваемым до полного излечения обращаться не положено, ибо они за свои слова, действия и поступки не отвечают.
А Светлана знала, кто убил ее детишек и, фактически, убил ее мать. Знала и ждала своего часа. Как уже было сказано в начале этой истории, психика душевно больных людей зачастую является тайной за семью печатями не только для обычных людей, не имеющих отношения к психиатрии, но и зачастую для самих психиатров, как бы последние ни пытались напускать туману с умным, загадочным выражением на челе и остальных ингредиентах лица.
Светлана между тем выздоравливала, и кому-то этот факт совсем не импонировал. Настолько не импонировал, что на женщину были срочно заготовлены документы для признания ее по суду недееспособной и назначения опекунства. Ларчик впоследствии открылся слегонца: одна пронырливая и обладающая властью, а по сему и нужными связями чиновница, приглядела себе Светланину квартиру. Суд, как водится, признал Светлану недееспособной, назначил ей опекуна, как вы понимаете, ту самую пронырливую чиновницу. Оформили Светлане пожизненную инвалидность и отправили на жительство в психоневрологический интернат.
Почти год она дожидалась своего часа. И час настал. Администрация интерната отмечала какой-то юбилей, или просто нашелся повод для коллективной дружеской попойки. Надо же народу в конце концов расслабиться, ежели этот народ работает в экстремальных условиях с тяжелым контингентом. Все мы люди, все мы человеки. Условно ответственные даже за самих себя…
Понятное дело, контроль ослаб чуть ли не на сутки (пьянка, кусты, бес в ребро, похмелка). Наступил момент, о котором Светлана мечтала бессонными ночами в душной, провонявшей мочой и экскрементами палате на восемнадцать человек. Она оделась во все лучшее, что насобирала у подруг по безысходному существованию. Сунула в лифчик деньги, взятые в долг у хитрой дурочки Люськи-полковника. Люську прозвали так за маниакальную приверженность к мужским брюкам и военным кителям. А хитрой она слыла из-за того, что выжучивала у навещавших постояльцев родственников деньги, и немалые, обещая за это уход и пригляд.
В свой родной город Светлана приехала под утро. Хорошо доехала, быстро. Какой-то добрый шофер-дальнобойщик подобрал ее на трассе. И денег не взял за проезд. Правда, пару-тройку раз попользовался самой Светланой, но ей было все равно.
Гараж Светлана открыла без проблем. Дед великий дока был до всяких схоронок и хитромудрых засовов и, единственно только ей, любимой внучке, доверял все тайны… Достала наган, тщательно протерла его от смазки, прокрутила несколько раз барабан, пощелкала курком. «Машинка» работала как часы. Дед, заслуженный мастер спорта СССР, неоднократный чемпион Союза, фанатик всего стреляющего, знал свое дело! Да и Светлана оружие любила и владела им, можно без натяжки сказать, профессионально. С пеленок приучена была ковыряться с разными стрелялками, а в девятом классе стала кандидатом в мастера спорта по пулевой стрельбе среди юниоров.
Дружков мужа по ширеву она разыскала на окраине городка в частном похилившемся домишке одного из них. Все трое на счастье (или беду?) оказались вместе. С утреца варили мак. Светлану из-за хронического кумара, бившего их дни и ночи мелкой потливой дрожью, с ходу не признали. А когда дошло до прогнивших и завяленных мозгов, было уже поздно. «Колоться» по дулом нагана принялись наперебой. Сработала система защиты организмов, кои еще хотели функционировать вопреки здравому смыслу.
Эта троица пронюхала, что Светланина мама, продав свою квартиру, деньги в банк не положила, а хранила их где-то дома. Наркоманы долго «пасли» квартиру и ее хозяйку и наконец-то улучили момент. Почему убили детей? Чтобы не кричали, соседей не будоражили… А они кричали? Нет, но ведь могли… Деньги нашли? Ни гроша…
Светлана стреляла без тени сомнения по одной пуле каждому в лоб! Потом следователь, тот же, который вел и первое Светланино дело, обнаружил на месте убийства наркоманов и главное вещественное доказательство их преступления: «неустановленный тупой предмет», которым были порешены Светланины дети. Это была киянка – тяжелый деревянный молоток для жестяных работ.
Месяц Светлану продержали в следственном изоляторе. Надзиратели втихаря от начальства подсовывали ей в камеру-одиночку то колбаски, то пряничков каких-нибудь, то сигареты, то кружку горячего чифира. Баландеры из зэковской хозобслуги зачерпывали ей варево со дна погуще и понаваристей и миску не швыряли, а передавали в кормушку из рук в руки. Вся огромная областная тюрьма знала Светланину историю.
Судить ее, как уже было подчеркнуто выше, не могли. Недееспособна! Неадекватна! За свои действия ответственности не несет! Перемудрила юстиция вкупе с социальной защитой. Перемудрила. И на старуху бывает проруха…
В конце концов Светлана вновь оказалась в своем «родном» психоневрологическом интернате. Уже пожизненно невыездной и под пристальным контролем. За случившееся «ЧП» директрису сняли с работы, многие сотрудники получили «строгача» и были понижены в должности, а по сему и в зарплате, чиновницу-опекуншу лишили опекунских прав и передали опекунство интернату (хотя квартиру Светланину бессовестная тетка каким-то образом удержала за собой). Реакция, в общем, воспоследовала по принципу: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» (баба тоже).
«Опекают» Светлану теперь рьяно и с неусыпным рвением. Раз в неделю на сутки запирают в изолятор для буйных. Поганый такой каменный мешок в полуподвале. Без окон и с одним свалявшимся матрацем на привинченной к полу железной кровати, с деревянным жестким топчаном на ней. Предварительно вкалывают лошадиную дозу нейролептика, от которого будто ломает кости, рвутся сухожилия и жить совершенно не хочется. Обиделись сотрудники на Светлану. Шибко обиделись, но виду не показывают, а свои действия называют психотерапией. Она ведь, Светлана-то, не пожалуется никому, ибо веры ей нет по закону. Недееспособна…
