Шёл 1930 год. Глухой, таёжный посёлок Усть-Улс тихо жил своей жизнью, со своими радостями и горестями. Похороны Вареньки прошли быстро и тихо… После того, как её на лесоповале придавило ёлкой, она пролежала всего неделю. Ничего не ела. Только иногда с трудом проглатывала ложечку воды. И тихо смотрела в раскрытое окно. Её шестилетняя дочка Верочка всё вертелась около неё и осторожно поглаживала руку матери. Иногда она поглядывала на икону и что-то причитала, видно просила у Бога здоровья для матери. Варенька ничего не чувствовала и не говорила.
А вчера она рукой пригласила к себе свекровку Арину и Верочку. Они присели у неё в ногах. Варенька долго, с последней печалью в глазах, смотрела на них, потом, еле слышно проговорила: — Маманя, побереги Верочку, не отдавай её в детдом… а ты, Верочка, слушайся бабу Арину… вы тепереча вдвоём остаётесь…спаси вас Господь… По щеке Вареньки прокатилась большая, одинокая слеза и Варенька «отошла». Бабка Арина с Верочкой повисли на Вареньке, заливаясь безутешными слезами.
Горе за горем постигало Арину уже третий год.
Сначала умер мужеё Фёдор, от расстройства, что надо было вступать в колхоз и отдать туда всё своё нажитое хозяйство и инвентарь. Не вынес удара. Потом сына Санку увёз «воронок». Кто-то донёс в райцентр, что он-де сочиняет и распевает всякие частушки про Ленина- Сталина. По сей день она не знает, где он, куда его свезли. Теперь вот, сноха Варенька навечно ушла в мир иной.
Арина поднялась и, поглаживая Верочку по головке, тихо сказала: — «Верочка, надо мамкунам как-то собирать в дальную дороженьку, безвозвратную»… Она накрыла Вареньку простынёй и вышла во двор. Через плетень увидела лысую голову соседа, Петра Акимыча. Тот строгал на верстаке доску и мурлыкал что-то в свои тараканьи усики. Баба Арина подошла к плетню и поманила Петра Акимыча.
Он, ничего не ведая, подошёл и как всегда хотел что-то схохмить, но, видя печаль на лице Арины, смолчал. Арина, поднимая к глазам полинялый, некогда цветастый фартук, слёзно проговорила: — «Акимыч, Варюшка моя, ить скончалась… подмоги чем можешь у нас ить нет мужиков-ту». Акимыч помолчал, что-то промычал, почесал затылок и резво изрёк: — « Дык ты, Арина, не печальсь, подмогнём конешно… я счас… сбегаю в контору и обскажу начальству, пущай тоже подмогнут… я счас»… — и убежал. Вскоре прибежали соседки — Мотя и Агрипина. Они, причитая, прибирали, обряжали Вареньку. К вечеру в избе собралась, почитай, вся деревня. Кто молитву читал, кто-то тихо плакал, а кто рассказывал всякое хорошее про Вареньку. Было — то ей всего двадцать пять годков.
Ну, вот и схоронили Вареньку. На другой день Арина слегла. Она тихо лежала с перекошенным лицом и холодными неподвижными руками. Верочка сидела около бабы Арины и тихо плакала. Она не ела уже два дня и Арина не просила есть. Верочка сбегала к Акимычу и всё, как могла ему обсказала. Тот наперво накормил ребёнка и вместе пошли «шевелить Арину». Акимыч понял всё сразу — «удар её зашиб». Позвали лекаря. Тот развёл руками — надо, мол, ждать: или… Через неделю Арина умерла. Хоронили всей деревней знатную колхозницу. Она в числе первых вступила в колхоз, подала почин, и все потом потянулись вступать.
С кладбища как-то все быстро и тихо разошлись.
Верочка босая, растрёпанная, в светлом платьице, перебегая от могилки к могилке, лежала поочерёдно на этих свежих бкгорках: то у бабы Арины, то у мамы. Вечерело. Начали сгущаться большие, свинцовые тучи. Ветер шумно раскачивал кроны деревьев. Загремело и загрохотало так, что содрогалась земля. Страшнее сверкали длинные, ослепляющие молнии. Пошёл крупный тёплый дождь, но Верочка ничего этого не замечала.
Дорожки от дождя на личике смешивались со слезами, и солёной водицей затекали в рот. Плакала она безудержно и навзрыд. Затем плач перешёлв истерическую дрожь, и она уже кричала — то обнимая могилки, то поднимая худенькие ручонки к чёрному небу. «Боженька, миленький, верни маму и бабушку…на кого ты меня оставил? Зачем ты их закопал? Забери меня-а-а-а…». Никому ненужная, от горя и страха там, среди могил, она и уснула.
Только утром Акимыч вспомнил о Верочке: «Пойду
посмотрю, чой-но она там, горемыка, делат». В избе её не нашёл. Во дворе тоже её не было. Он запереживал и кинулся в контору — там никто не видал её. Тогда он смекнул, что с кладбища как-то все разом ушли, опасаясь грозы, а ребёнка оставили. И забыв про свои немалые годы, он побежал на кладбище.
Верочка спала меж могил. Платьице слегка обветрело, но было ещё сырым. Ноги, руки, лицо и волосы — всё было в глине. Акимыч поднял её и понёс в деревню. Худенькое и очень лёгкое её тельце дрожало, и она тихо всхлипывала. Дома Акимыч нагрел воды, искупал её, завернулв шаль и уложил на печь. Выполоскал её платьице, развесил у печи и пошёл в контору: «Надо, ить, девчушку, кудытось определять.» В конторе сидел только счетовод. Но он сбегал на поле, позвал председателя, и тот собрал сход.
Говорил он скупо, медленно, не поднимая головы, потому, как всем жилось в новом колхозе трудно, бедно, в каждой семье детей по пять-шесть, мал — мала меньше. Брать Верочку «в дети» никто не решился. Порешили на сходе — определять в детдом. Все тихо разошлись. Акимыч попросил председателя оставить Верочку до зимы у себя, пусть наестся ягод, попьёт молока, да выправится, а то кто знает, какая жизнь ей предстоит. Председатель согласился. Да и Акимычу веселее будет, всё не один.
Незаметно прикатила зима. Акимыч «разведал», что вниз по реке Вишеры, в одной деревушке, Писанке, проживает вторая бабушка Верочки, по матери. В это время пошли обозы с верхов, с солониной да шкурами. Всё свозили и сдавали охотники в заготконтору. Везли в райцентр за сто пятьдесят вёрст, ближе не было. Вот Акимыч и сговорился с ними, чтобы взяли Верочку до той деревни, к бабушке Акулине Ванихе.
В деревню приехали поздно, заночевали на постоялом дворе. Утром повели Верочку к Ванихе, её родной бабушке. Она жила со своей сестрой Глашей. Ванихе уже перевалило за семьдесяти она была почти слепая. Варенька была у неё первым ребёнком и одна дочь, да Верочку они хоть и признали, но брать отказались, потому, как обе больные были, «не поднять её им». Отправили обозников с Верочкой к сыну бабки Ванихи, Федюне.
У того была добротная изба, жил зажиточно и было у него всего два сына. Но его жена, Дуняша, не согласилась брать Верочку, припомнив, что де, «отца-то Верочки «ворон чёрный» не зазря куды-то увёз. Ить, и они пострадают через неё». Пришлось обозникам обратно взять Верочку с собой, на постоялый двор. Верочка до того устала от ходьбы, ей очень хотелось есть, но никто из родни даже не приголубил сиротинку и не напоил хотя бы чаем. Разомлев от тепла, она примостилась на лавке и сладко уснула. «Что же делать с дитём? Не нужен ребёнок никому. Повезём в детдом», — решили обозники.
К вечерув избу зашёл провожатый — дед Иван Андреевич. Он должен был сопровождать обозы до деревни Сыпучи. Увидав спящую девочку, он расспросил их о ней: Чья, откуда, куда везут? Ему всё рассказали, что знали, и как её тут встретили родственники. Иван Андреевич хорошо знал Ванихину дочку Варюшку, тихую красавицу, знал и её брата, шустрого Федюню. Знал, что Варенька вышла замуж в чужую деревню, без воли родителей, что родные отказались от неё, но что Варенька умерла — он не знал. Не знал он, что и Саньку, мужа Вареньки, «упекли» за политические частушки, которые тот сам сочиняли распевалпод гармошку.
Тут проснулась Верочка. Иван Андреич посмотрел на неё — вылитая Варенька: такие же серые глазки, белесые волосики и спросил её: — Пойдёшь со мной, милая? У меня есть внучка, тоже сиротинка, вот вместе и будете радовать нас на старости. Верочка посмотрела на Ивана Андреевича, на его большую, белоснежную, кудрявую бороду и весёлые глазки и решила, что это добрый волшебник, о котором мама ей рассказывала в сказках, который нашёл её и приглашает её идти с ним. Она сразу поверила ему, что она нужна этому старичку, внезапно появившемуся, словно с неба. Иван Андреевич взял Верочку на руки, она крепко обняла его за шею, и они вышли из дома.
Автор: Надежда Пенькевич
