Пятеро их было. Лежали в коробке из-под микроволновки, скулили и шуршали коготками по плотному картону. Четверо нормальных и один одноглазый.
Трех забрали почти сразу, не успела старушка встать на углу и положить у коробки картонку — «Щенята в добрые руки». Забрали красивых, с рыже-белыми пятнами на боку и черной кляксой на лбу. Остался один серенький и один одноглазый. Так и лежали они, прижавшись друг к другу, ловя тепло, и дрожали, когда кто-то брал их на руки. Серенького брали часто. Сюсюкались с ним, смотрели на зубы и зачем-то под хвост, спрашивали старушку, а та отвечала. Одноглазого не брал никто. А он скулил и шуршал коготками по плотному картону, потеряв теплый бок брата. И тотчас успокаивался, когда серого возвращали обратно.
— Звонкий, милок, — отвечала старушка на очередной вопрос и улыбалась, смотря, как елозит в чужих руках серенький.
— Большой будет?
— Большой, — отвечала она, вспоминая свою зеленоглазую Багрянку. Кивал прохожий, не замечая блеска в старых глазах.
— Злой? – спрашивал он.
— Как воспитаешь, милок. Все от тебя зависит. Либо друга в тебе он видеть будет, либо врага. Либо защитит, либо сбежит.
— А этого-то чего не утопила? – старушка поджала губы и улыбнулась, посмотрев на скулящего щенка, который дрожал в середине коробки. – Хворый же.
— Хворый, — соглашалась она. – И хворый найдет любящее сердце.
— Давай его другу возьму. Забавный он.
— Не дам, — отвечала старушка.
— Почему? – улыбался прохожий. – Кому он нужен? Хворый же.
— Нужен кому-то, но не другу твоему. Серенького бери, а этого не дам.
— Ладно. Давай серого, — согласился прохожий, и одноглазый остался один.
Первое время пищал он от страха, да теплый бок брата искал. И на старушку смотрел блестящим глазом, словно требовал у неё ответа. Но та, завернув его в теплый платок, прижимала к сердцу и баюкала, пока скулеж не утихал.
Летели дни, сменяя друг друга, а старушка так и стояла на углу, держа в руках побледневшую бумажку. «Щеночек в добрые руки». Стояла молча, не зазывая людей. Лишь улыбалась, когда кто-то останавливался рядом. Или хмурилась, что случалось гораздо чаще.
— Почем щенок?
— Бесплатно.
— А… одноглазый он. Хворый. Выбрось его лучше, мать. Кому он нужен?
— Кому-то нужен. Но не тебе.
— Давай возьму. На цепь посажу, пусть дачу охраняет.
— Нет, — качала головой старушка, внимательно осматривая очередного прохожего, который останавливался рядом. – Не нужен он тебе. Не дом он охранять должен, а любящее его сердце.
— Дурная ты, бабка.
— Какая есть. Но тебе не дам, — вздрогнула старушка, услышав жесткий смех прохожего, но лишь крепче прижала к себе щенка. – И не проси.
Так и стояла она на углу, провожая взглядом подслеповатых старых глаз прохожих, иногда улыбалась в ответ на приторное сюсюканье, иногда поджимала губы, когда щенок начинал вырываться, стоило прохожему коснуться его шерстки. Мокла старушка под дождем, но не сдавалась. Ждала. Ждал и одноглазый, свернувшийся клубочком в теплом платке.
— Здравствуйте, — старушка вздрогнула и рассмеялась, когда остановившийся рядом с ней мужчина, попятился и поднял руки. – Простите, не хотел вас напугать.
— Полно тебе, милок. Задумалась я о своем, вот и испугалась. Тебя-то чего пугаться? Человек как человек. — Многие пугаются, — хмыкнул мужчина, поправляя на лице солнцезащитные очки. Старушка не удивилась этому, хотя солнце давно уже спряталось за серыми тучами. Привыкла уже к странным людям. Мужчина улыбнулся, когда из платка старушки на его голос вылезла мордочка щенка. Одноглазый осторожно понюхал воздух, потом руку незнакомца и, лизнув горячим языком пальцы, заставил мужчину рассмеяться.
— Понравился ты ему. Сколько стою здесь, а только ты ему понравился.
— Да. Похожи мы с ним, — туманно ответил мужчина и, пожав плечами, спросил. – Можно подержать?
— Нужно, милок. Не к каждому он так идет, — кивнула старушка и, вытащив дрожащего щенка из теплого платка, протянула его мужчине.
— Не бойся, маленький, — улыбнулся прохожий и принялся почесывать одноглазого за ушком. – Он вздохнул, когда маленький хвостик щенка принялся описывать восьмерки от удовольствия и радости. – Не нужен ты никому?
— Нужен. Да только я абы кому не отдам, — прищурившись, ответила старушка. А потом удивленно приподняла бровь, когда вместо ехидства и насмешек, услышала понимание.
— И не надо. Такие, как он, ранимые очень. Им забота нужна. Только люди пугаются.
— Верно, милок, — ответила старушка. – Хворый он для них. А любви-то в нем сколько, сам посмотри.
— Вижу, — кивнул мужчина. Одноглазый принялся слабо покусывать его пальцы и ворчать от удовольствия. Прохожий грустно вздохнул и пытливо посмотрел на старушку. – Только не нужна его любовь никому. Дальше увечья мало кто смотрит. Я знаю, о чем говорю.
— Вижу, — ответила старушка и слабо улыбнулась, когда мужчина снял очки и посмотрел на неё. Один его глаз был веселым и голубым, а второй был мутным и смотрел в пустоту. – Вижу, что дом твой пустой и холодный. И в сердце давно нет тепла.
— Сколько вы за него хотите? – мужчина поджал губы и сглотнул тягучий комок, застрявший в горле, когда одноглазый свернулся у него на руках калачиком и задремал.
— Люби его, как он тебя любит. Вот все, что я хочу, — тихо ответила старушка. – И хворым нужно любящее сердце, милок. Оно им нужнее всего.
***** Теплый дождь без предупреждения хлынул на землю, смывая с серого асфальта грязь. Он смывал грязь с тротуаров, с быстро движущихся машин и с ярких витрин многочисленных магазинов. Дождь барабанил по картонке, прислоненной к углу, смывая неровные буквы – «Щеночек в добрые руки». Дождь знал, что щенок нашел не только добрые руки, но и любящее его сердце. Хворым оно нужнее всего.
Автор: Гектор Шульц
