Сколько помню, бабушка Оксана всегда была одинокой. Люди рассказывали, что человек не вернулся с войны, родственников расстреляли немцы. Были у нее в городе сын с дочерью, однако к матери приходили нечасто. Баба Оксана говорила, что у них там много дел, поэтому некогда в сельскую глушь ездить. Однако сама то и дело выглядывала в окошко — не идут случайно.
Хотя и приезжали дети к матери только по большим праздникам, на столе в большой комнате всегда стояла ароматная выпечка, накрытая вышитой скатеркой, ждала внуков. Каждое воскресенье из церкви домой бабушка не шла, а летела, как на крыльях.
— А вдруг сын с дочерью приехали, а дом закрыт? Не годится, чтобы они под порогом сидели, — отмахивалась от женщин, которым хотелось поговорить.
Бежала, не слыша ног. Иногда кто-то из крестьян, своим острым языком, на говорит, что блудные дети уже и забыли о ее существовании. Она делала вид, что не обращает внимания на их насмешки. Молча проглотит тяжелый клубок, который вдруг подступит к горлу, переведет дух и идет дальше. Плотно закрыв за собой дверь дома, Оксана давала волю слезам.
Только тогда они катились горохом, текли горькими реками. А действительно, кому она, старая, уже нужна. Дети давно устроили свою жизнь, состоятельные, вот уже и внуков учить, а к себе в город так ни разу и не пригласили. Только и видела их, что на Пасху и Рождество.
Наплакавшись вволю, бабушка всегда выносила нам, малым, те пирожки, что приготовила внукам. А мы так невероятно радовались, ведь такие печь умела только она. Сама же сядет на скамейке под раскидистым кленом и смотрит куда-то далеко в поле.
Мы же все никак не могли понять, как у нее хватает терпения сидеть так неподвижно. Это же как, наверное, скучно, думали, смотреть ни на что? Откуда нам было знать, что старушка Оксанка думала о своей жизни?
Так продолжалось годами. Баба Оксана старела, проживая от Пасхи до Рождества, а от Рождества до Пасхи. Однажды после Пасхи она пригласила нас в свой дом. Приготовила внукам гостинцы, а те их не взяли. Сказали, что в городе и так всего достаточно, и булочки в магазине вкуснее.
Так, угощая соседских ребятишек, бабушка невольно выплакала им свое горе. Мы тогда мало что понимали в тех проблемах. Плакала себе баба, и все. Все взрослые иногда плачут, даже если у них ничего не болит. Уплетая за обе щеки забракованные внуками подарки, делали вид, что слушаем ее, а сами оглядывались вокруг.
Такого уюта, как у бабы Оксаны, мы еще никогда не видели. В ее доме везде были вышитые картины и иконы, покрытые цветущими полотенцами. На окне стоял кувшин с полевыми цветами, а в печи горел огонь: скакало искрами, шевелило языками,
Только теперь понимаю, что плакала тогда бабушка Оксана от того, что у нее болела душа. Не просто болела, а разрывалась от обиды, разочарования и предательства. Те, кому жизнь отдавала, вытерли об нее ноги, безжалостно растоптали сердце …
В Пасху, когда Оксана угощала нас вкусностями, дети гостили у нее целых три дня. Баба радовалась, кружилась у них, как пчелка, угождала. Старалась никого не обделить вниманием. Они были очень молчаливыми и сдержанными. Не указывали старой матери на ее недостатках, не травили неотесанностью …
За столом также были неразговорчивыми. Однако все время как-то непонятно глядели друг на друга, как искали подходящих слов, чтобы сказать о чем-то очень важном. В конце перед самым отъездом старший сын завел разговор, который так долго не решал начать.
— Вы же понимаете, что мы уже обжились в городе и в село не вернемся. Да и ездить к вам времени почти нет, — объяснял, виновато пряча глаза. — Мы решили, что отдадим вас в дом престарелых …
Его слова больно резанули бабушку по сердцу. Побледнела. Воздуха вдруг не хватило. Заглядывала детям в глаза, пыталась понять, не разыгрывают ли они ее.
— Поймите, так будет лучше для вас, и нам спокойнее, — подхватила разговор дочь. — Будем вас там посещать. А за дом не переживайте, мы уже и покупателя на него нашли.
Оксана чуть не потеряла сознание. Схватилась за забор, присела. Внутри что-то как оборвалась, мешало дышать … Некоторое время она просидела молча. Медленно проглотила ком, который подошел к горлу, спрятала слезы и тихо, едва слышно, сказала:
— Если вы так решили, пусть будет по-вашему. Дайте мне неделю, чтобы собраться, попрощаться с соседями, а потом приезжайте.
Только машина скрылась за холмом, бабушка слегла от плача. За что они так с ней? Чем провинилась? Неужели была для них плохой матерью? Сотню раз спросила это у себя, а ответа так и не нашла. Раз вышла во двор, обошла цветники, постояла минуту под кленом и пошла паковать вещи.
В день, когда должны были приехать дети, село облетела новость — Оксану нашли мертвой. Врачи констатировали инфаркт. Соседи помогли и похоронили, как положено. Провести односельчанку в последний путь пришли и старожилы, и молодежь, и даже дети. Каждый переживал потерю старой Оксаны.
— Хорошим она была человеком, не умела делать зло, — прозвучало где-то из толпы.
Невозмутимыми стояли только сын с дочерью. На окаменевших лицах трудно было разглядеть грусть. Вздыхали, склоняли головы, поправляли маме на голове платок. Когда же дочь взяла ее холодную руку, казалось, что Оксана даже улыбнулась. Только для них и жила, хотя они этого не поняли.
Только мать похоронили, потомки сразу же поспешили в город. В село они больше так и не приезжали. Не продали и старый дом. Никто покупать его уже никто не хотел, а сами продавать передумали? Стояла себе одиноко на краю села, смотрела пустыми окнами в поле. От прежней опрятности со временем не осталось и следа, как и надежды на то, что когда-то здесь снова закипит жизнь …
